— Ты… разве не из детского дома? — осторожно интересуюсь у подростка.
Его голубые глаза, обрамленные пушистыми русыми ресницами, напоминают безмятежность летнего неба.
Впервые из его взгляда исчезает озлобленность. Он моргает учащенно, смотря на меня. И я невольно улыбаюсь.
— Я там не живу, — бурчит он. — Больше.
— Так, так, так. Так это сбежавший паразит, еще год назад? Ну приехали, — тянет начальник участка.
Целый год? Где же он был? И почему мне никто не сказал, что сбежал воспитанник? Мы с Матвеем, конечно, отдалились друг от друга, но не до такой степени.
— Мне уже четырнадцать, на днях было, — ощетинивается сирота. — Больше не должен жить там!
— А соблюдать закон тоже не должен?
Практически задвигаю за себя мудака Петренко и стараюсь смотреть на беспризорника прямо, а не сверху вниз.
Четырнадцать! Да ему никто больше двенадцати на вид не даст!
— Меня Алисой зовут. А тебя?
— Иван, — отвечает серьезно он через некоторое время. Теперь смотрит на меня подозрительно, но без напряжения.
— Так ты все время в Васильках был?
Он вмиг сжимается, а потом натянутой струной выпрямляется, будто выпрыгнет сейчас. И вонзиться во что-то всем телом.
— Нет! А че я должен рассказывать?
— Не должен, — смеюсь, — мне просто интересно. Мне кажется, я бы тебя встретила, если ты тут… проживал.
Голубые глаза рассматривают меня растерянно. Словно их обладатель не в состоянии решить, как ко мне относится.
Резко поворачиваюсь к Петренко и зову Миру Никоновну, которая прощается с покупателем.
— Думаю, инцидент исчерпан. Скажем так, ребенок по моей просьбе собирался приобрести товары и не совсем разобрался, как правильно сделать. Мира, я сейчас все оплачу.
— Да ты что, Алиса. Конечно! — она скашивает взгляд на начальника полиции, но тут же берет себя в руки. — Как я и сказала изначально, это недоразумение. Покупатель, вызвавший вас… Он что-то напутал.
Петренко цокает языком, покачивая круглой, как колобок, головой. Я стараюсь заговорить быстрее, но мудак меня опережает.
— А я вас знаю! — Пальцем на меня указывает. — Алиса Чернышевская. Ходите тут и решаете все подряд. Но со мной этот номер не прокатит.
Мягко смеюсь, что его сразу же обескураживает.
— Это правда, я тут хожу много. Поэтому товары для меня предназначались. Вы же знаете, что я отношение к детдому имею?
Петренко недовольно поджимает губы и подзывает одного из полицейских. А его напарник застрял в борьбе с запутанной нитью японской игрушки йо-йо.
Интересно, насколько тщательно бравые правоохранители занимались поисками пропавшего воспитанника весь прошедший год?
— Нет, ну конечно, если владелица магазина говорит, что ничего не пропало, то… — Он театрально разводит руками. — Но. Но… Мы уже взяли показания у прямого свидетеля…
Йо-йо отскакивает от ладони второго полицейского, от неожиданности тот поводит плечом, и разноцветная пластмасса на гигантской скорости летит в сторону.
В сторону, с которой в магазин заходит Сергей Степанович.
Сгорбленный, протяжно дышащий старикашка ловко отбивает своей палкой атаку ни в чем не повинного йо-йо.
— Накуралесили тут уже! Поразлетались леталкины. Так, что это тут у нас?
Выглядит так, словно он пробивает себе путь палкой, но на самом деле он только Петренко настырно отодвигает и вынуждает отпрыгнуть опешевшего покупателя.
— Кто это тут у нас в углу почивает? Ворье!
— Сергей Степанович! — Я возмущаюсь и приближаюсь к новоприбывшему. — Ну прекратите! Ваня… он перепутал. Я его еще из детского дома знаю.
— Вертихвостка!
Старикашка не жалеет усилий, чтобы ко мне эффектно развернуться всем корпусом.
— Опять ты! А все потому что ты байдыки бьешь. Мужа тебе надобно. Мужа! И похудеть сначала.
Я не обижаюсь, потому что хорошо эти выкрутасы знаю. И мне не надо худеть! Ну, может чуть. Я всегда кажусь полнее из-за перевеска груди спереди. Ну, и перевеска сзади. А все остальное у меня худое!
— Ага, и мужа, и корову, и целый огород, — улыбаюсь ему во все зубы. — Мы тут уже во всем разобрались.
Петренко намеревается вклиниться в разговор, но остановить паршивца, как Сергей Степановича, невозможно.
— Вот именно! Так, чем это ты промышляешь, юнец? Все от лени. Пахать надобно. А ну-ка, а ну-ка… Где ты работаешь?
И концом палки стучит по грязным, разорванным кроссовкам Вани.
Тот до того пунцовым становится, что я невольно бросаюсь к беспризорнику — только с другой стороны, обходя стул сзади.
— Я работал! Больше нет! Не ваше дело!
— Сергей Степанович шутит так, — пытаюсь сгладить, — видишь, он думает, что я тоже ничего не делаю. Давай…
Ошеломленно смотрю вниз, потому что теперь старикашка и мне стучит палкой по ноге.
— Тебя кормили в этом, приюте, а теперь что? Неблагодарный! Теперь вещи чужие берешь. Ты у меня работать будешь и человеком станешь!
— Я сам себя кормить могу! — вскипает Ваня.
— Не нужно кормить себя самого, — завожу опять и стараюсь в глаза ему заглянуть, — сейчас Матвей в отпуске, но я позвоню Алле…
— Я не возвращаюсь туда!
Он вскакивает, так молниеносно, что стул от него отпрыгивает и меня задевает. У Вани едва пар из ушей не идет, такой нахохоренный. Трусит лохматой головой. Русые, слегка волнистые волосы, настолько густые и пышные, что рука так и тянется погладить копну. Но их слишком много, ему срочно нужна стрижка.
— Не вернусь! — кричит он. — И работать пойду!
— Мне кажется, сейчас в детдоме лучше станет, — стараюсь убедить его, но ненавязчиво. — И я смогу помочь, только…
— Сиротам богачи не нужны, — смотрит на меня упрямо, но, слава богу, не злобно.
Я невольно улыбаюсь, слегка наклоняюсь и заговорчески говорю, чуть ли не шепотом:
— Сироты, знаешь, тоже богачами бывают, — и подмигиваю.
Замерший Ваня смотрит на меня растерянно, будто ему никогда такое и не приходило в голову.
Какой козленочек милый.
Сердце у меня лужицей растекается. Почему такой маленький он на вид, хотя уже четырнадцать?
— Ты щетку в руках держать умеешь? — кряхтит Сергей Степанович, отодвигая меня в сторону.
— Еще чего! Умею!
— Вот и отлично, — довольно стучит палкой по плитке старикашка. — А мне маляр как раз пригодится. Комнату тебе дам. Только в холодильник без разрешения не лезть!
И усами своими кустистыми двигает, как пронырливый хитрый таракан!
Все попытки повернуть сложившуюся ситуацию в другую сторону проваливаются. Петренко едва заметно кивает старику и полицейские покидают магазин. Все понятно, они в кармане у Сергей Степановича.
А мне самой некуда пристроить или забрать козленочка.
Получаю еще раз палкой по ноге, вынуждена прекратить бурные расспросы Скруджа о том, как он собирается заботиться о проблемном подростке.
Угу, потому что заботиться этот паршивец и не собирается. Получил дармовую лошадь и радуется.
У Вани есть мобильный телефон, поэтому я насильно вбиваю туда свой номер и саму себя набираю.
Он оборачивается на меня, когда Сергей Степанович тянет его к выходу.
— Пока, — почти что одними губами произносит подросток.
— Я приду завтра в гости, — отвечаю серьезно, хоть и сохраняю улыбку.
Каждый удар сердца оседает грузом, и пылью накапливаются сожаления и воодушевление, когда наблюдаю, как он перебирает худыми ногами, следуя за сгорбленным стариком. Я обязательно приду.
— // —
В субботу с утра дел невпроворот, поэтому приползаю в «конференц-зал» изрядно уставшая.
Подготовила себя морально к встрече лицом к лицу с Кулаковым, но что-то броня уже трещит, когда к двери подхожу.
Через десять минут можно выдохнуть спокойно, потому что столичное Величество уехало, и сегодня на обсуждении не появится.
Ага, спокойно.
Что-то только больше нервничать начинаю. А вдруг вообще уехал?
Впору радоваться. Но мысль, что больше никогда не увижу его вживую, кислотой просачивается во все размышления до конца дня.
